Народная культура и православие: словесность, история, искусство

Летняя школа

3 ИЮЛЯ
КАЛИНИНГРАД
10.30 Калининград, БФУ им. И. Канта. Лекции д.ф.н., проф. В.В. Лепахина (Венгрия) и д.ф.н., проф. Н.П. Видмарович (Хорватия)

4 ИЮЛЯ
СВЕТЛОГОРСК
конференц-зал гостиницы «Раушен»:
10.30 Лекции д.ф.н., проф. И.А. Есаулова (Россия)

Cеминар-дискуссия:
5 ИЮЛЯ
10.30
КАЛИНИНГРАД, БФУ им. И. Канта, ул. Ал. Невского, 14
(Зал Ученых советов)

НАРОДНАЯ КУЛЬТУРА И ПРАВОСЛАВИЕ
Основной докладчик – И.А. Есаулов (Москва)
Cодокладчик – А.Н. Захаров (Санкт-Петербург), композитор, музыковед-фольклорист.

ДИСКУТАНТЫ:
Бахматова Г.М. (Херсон, Украина)
Берестнев Г.И. (Калининград)
Богатырева Н.Б. (Киров)
Видмарович Н.П. (Загреб, Хорватия)
Ганошенко М. (Москва)
Гаричева Е.А. (Великий Новгород)
Гильманов В.Х. (Калининград)
Жилина Н.П. (Калининград)
Закуренко А.Ю. (Москва)
Кошечко А.Н. (Томск)
Кошурникова Т.В. (Киров)
Лепахин В.В. (Сегед, Венгрия)
Мальцева Я. (Светлогорск)
Мартьянова С.В. (Владимир)
Савинов А. (Москва)
Cузи В.Н. (Петрозаводск)
Хрыкина С. (Москва)
Шараков С.Л. (Старая Русса)
Широкова Ж. (Москва)
Юрявичиене Л. (Клайпеда, Литва)

и другие

15.00 Выступление А.Н. Котова (Москва), руководителя ансамбля древнерусской духовной музыки “Сирин”, композитора, фольклориста.

ПРОДОЛЖЕНИЕ РАБОТЫ СЕМИНАРА

6 ИЮЛЯ 10-30 – 14-00
СВЕТЛОГОРСК, гостиница «Раушен» (Конференц-зал)
Доклады участников семинара

7 ИЮЛЯ
Культурная программа. Постоянные участники знают, что их ждёт

8 ИЮЛЯ
Отъезд участников

Тезисы И.А. Есаулова
НАРОДНАЯ КУЛЬТУРА И ПРАВОСЛАВИЕ

Уже несколько десятилетий в западной и отечественной гуманитарной науке мы видим тенденцию глобального пересмотра взгляда на христианские культурные корни Европы. Идут «битвы за историю», как этот процесс сформулировали основатели французской школы «Анналов». Однако несколько настораживает антихристианский пафос этих новых исследований.

Так, «в новейшей литературе весьма скептически оценивается точка зрения о господстве христианской идеологии и благочестия в средневековой Европе…»; согласно этим установкам, «“Христианское средневековье” есть легенда, а потому ошибочны и рассуждения о “дехристианизации” Европы с переходом к новому времени»; «мир никогда не был христианским» (А.Я. Гуревич). Прислушаемся к глубокой оценке этих «битв» за «дехристианизацию» европейской истории А.В. Михайловым: «исследователи, делающие упор на объективности своего описания средневековой культуры и высказывающиеся о вере и неверии, о христианстве или язычестве народных масс Средневековья, нередко забывают определить, чтó следует считать верой и неверием, где проходят границы между “христианством” и “нехристианством”…». Стратегия «дехристианизации» Европы – от ее прошлого до настоящего – предпринимаемая на наших глазах, мне представляется опасной, требует всестороннего осмысления и тем, кому дороги христианские основания европейской культуры, не оставляет другого выхода, как сопротивление этому процессу, в том числе, интеллектуальное.

В последнее время соотношение доминантного для русской картины мира типа духовности и светской культуры (в том числе, «народной») вышло за пределы лишь чисто академического обсуждения и вызывает значительный общественный резонанс. Проблема соотношения православия и культуры неоднократно становилась предметом филологических, философских и культурологических научных дискуссий.

Существуют разные объяснения, порой взаимоисключающие, особенностей взаимодействия религиозного мировидения и различных течений и направлений культуры. Некоторые полагают, что «языческая» народная культура всегда противостояла и доныне противостоит православию, другие же не считают отношения между народной культурой и христианской верой столь антагонистичными.

Фольклорное ― это дописьменная (или бесписьменная) сфера, это устное народное творчество, которое, среди прочего, не имеет отчетливо выраженного авторства, не имеет фиксированного текста (там нет, в частности, «основного» канонического и «дополнительного» факультативного вариантов). Христианское ― это, если говорить о сфере культуры, изначально книжное, связанное с отчетливо выраженным, структурированным текстом, обязательно восходящим к совершенно определенному инварианту. Это, прежде всего, Писание, где главное ― новозаветный текст, в христианской традиции результирующий ветхозаветные пророчества и упования. Кроме того, если говорить о православной и католической традиции, то он непременно сопровождается еще и Преданием.

Долгое время в гуманитарной науке было принято противопоставлять фольклорное и христианское (понимая христианское как вариацию книжного). В изучении русской литературы, например, это выражалось в преимущественном толковании ее поэтики сквозь призму мифопоэтики, так или иначе устремленной к мифу вообще, имеющему изначально устные, фольклорные коннотации; в том числе, и в славянской культуре. Так, архетипы рассматриваются исключительно сквозь призму мифа, т.е. устной дохристианской сферы.

Мне такая научная установка представляется частным случаем забавного и даже по-своему трогательного анахронизма. Да, совершенно бесспорно, что и Новый Завет также можно рассматривать в духе «Золотой ветви» Дж. Фрэзера, хотя каждый понимает, насколько это в наше время научно непродуктивно и на сколько десятилетий отстает от передовой линии современной гуманитарной науки. Но точно таким же анахронизмом является рассмотрение «фольклоризма» (мифопоэтики или архетипов) того или иного писателя без учета именно новозаветной специфики, при этом игнорируется почти девять столетий именно христианской книжности на Руси. Игнорируя десять столетий доминирования не язычества, а именно Slavia Orthodoxa в восточнославянском мире.

Еще А.Н. Веселовский резко возражал против господствующей уже в его время тенденции “видеть во всем славянском – праславянское”, т.е. дохристианское. Он полагал, что и “история народного суеверия в Европе немыслима без углубления в христианские (а не языческие. – И.Е.) источники, определявшие его материал”. Для приверженцев “мифологической школы”, увлеченных поисками дохристианских языческих корней в русском фольклоре – вплоть до собственного “достраивания” вряд ли существовавшего когда-либо в действительности системного пантеона славянских богов – как в знаменитых “Поэтических воззрениях славян на природу” А.Н. Афанасьева, эти идеи А.Н. Веселовского были неприемлемы в силу жесткого противопоставления ими “народного” (т.е. в их понимании дохристианского) устного творчества и письменных, идущих от Византии, христианских источников.

Представляется, что реанимируемые ныне представления о “двоеверии” в русском национальном сознании, аргументируемые ссылками на дореволюционные фольклорные записи, должны быть поставлены в новый (критический) контекст понимания, задаваемый временной дистанцией, отделяющей нас от христианской (православной) России.

Не стоит забывать, что фольклористы, впервые обратившиеся к устному народному творчеству в XIX веке и жившие, в отличие от нас, еще в православной воцерковленной России, совершенно естественно замечали, подчеркивали и фиксировали в первую очередь как раз те явления, которые резко отличаются от привычного им (иначе говоря, именно христианского) общекультурного фона. Сам же этот “фон” как раз потому мог на рациональном уровне и не осознаваться ими как нравственная и эстетическая система координат, уходя в сферу “культурного бессознательного”, что он представлял собой саму стихию существования русской культуры.

Ключевым понятием для нас является христианская традиция. Традиция предполагает присутствие в произведении культурной памяти. Осмысление в художественном творчестве христианской сущности человека и христианской картины мира свидетельствует о собственно христианской традиции. Формы же присутствия могут быть весьма различны. Для адекватного описания этих форм необходимо согласование (но не обязательно совпадение) исследовательской установки с доминантной для отечественной культуры православной системой ценностей.

При этом следует отдавать себе отчет в многомерности культурного поля. Православная традиция соприродна русскому народу и включает в себя православные церковные представления, а также широкий круг образуемых вокруг этих представлений как духовного ядра традиции примыкающих к ним других культурных ярусов. Таковыми являются, например, духовные стихи, пословицы, поговорки и другие явления культурной жизни народа, отнюдь не «оппозиционные» православию, но по-своему «адаптирующие» догматы церкви к народному сознанию и, тем самым, структурирующие это сознание. Тогда как «самовольное» использование христианских образов, намеренно идущее вразрез именно той совокупности культурных представлений, которую мы и обозначаем в качестве православной традиции, трансформирует христианский образ в часть литературного приема.

Между художественным языком и православной культурой существует тесная связь, которую нельзя ни абсолютизировать, ни недооценивать. Для адекватного описания русской словесности сама оппозиция народного и церковного, светского и духовного, художественного и учительного может быть верно понята, если мы задумаемся над тем общим знаменателем, который конституирует единство русской культуры в ее разнообразных проявлениях. Границу между светским и духовным следует понимать не только как разделяющую, но и соединяющую эти сферы в единстве отечественной национальной культуры как таковой: именно в последнем случае только и можно говорить о русской православной культуре.

Тезисы А.Н. Захарова
Русская протяжная лирическая песня как опыт православного созерцания (по форме) и как отражение тоски по утерянному раю (по содержанию)

Каждый народ (этнос), как и каждая отдельная человеческая личность, являются драгоценными, уникальными и неповторимыми в очах Божиих. Традиционная культура каждого народа в отдельности, а особенно в совокупности представляют собою удивительное разноцветие. Каждый народ внёс в этот пёстрый и красочный ковёр, сотканный Руками Божиими свою особенную краску и рисунок, а в мировой хор Славы Божьей – свою особенную ноту.

В жанровой структуре традиционной песенности каждого народа есть какое-нибудь особенное явление, которое представляется для него наиболее существенным, в полной мере характеризует его национально-творческое credo, и выполняет роль некоей его «визитной карточки». Как правило это – один из песенных жанров, исторически определившийся как традиционно-творческая доминанта. Таким жанром для нашего народа (в наибольшей степени для великороссов) является протяжная лирическая песня.

Русская протяжная лирическая песня и по сей день вызывает полярно противоположные оценки и впечатления: для одних это высший взлёт соборно-народного творческого процесса, для других – предмет величайшей неприязни и отвращения. Но, даже не имея ввиду откровенных русофобов,мы отмечаем тот факт, что многие из тех, кто впервые слышат русскую протяжную песню, недоумевают: почему она такая медленная, грустная, унылая, тягучая.

И мы зададимся вопросом: отчего русская лирическая песня является протяжной и грустной? В чём смысл и содержание этой грусти-печали и протяжности. Чтобы ответить на этот вопрос, недостаточно провести лишь анализ сюжетов и сюжетных мотивов песен; какие бы сюжеты в данном случае ни встречались – все они действительно грустны. К тому же в протяжной лирической песне определённого сюжета может вовсе и не быть. Значит – есть некая сюжетно-составляющая, которая находится «над сюжетом».

Недостаточно также провести анализ структурных элементов напевов протяжных песен; музыкально-аналитические понятия мы будем использовать как вспомогательно-результативные, а не как причинно-следственные. Чтобы объективно оценить русскую протяжную лирическую песню как явление, мы должны прежде всего хотя бы вкратце составить религиозный «портрет» нашего народа, а потом с высоты этого «портрета» рассмотреть геополитические и исторические условия его бытия, и только в последнюю очередь произвести краткий анализ протяжной лирической песни как музыкально-поэтической формы, в полной мере характеризующей «лицо» (менталитет) русского народа.

Восточные славяне : русские, украинцы и белорусы, – в совокупности составляют единую православную цивилизацию – Святую Русь. Православие и православность определяют характер и содержание всех этно-культурных процессов в пределах этой цивилизации. Центром православного религиозного сознания и традиционного религиозно-культурного быта является идея Воскресения, а главным праздником является Пасха как «праздников праздник и торжество из торжеств». Пасхальность русского традиционного быта и самой песенной традиции является безусловным фактом для всякого, кто доброжелательно относится к русскому народу и к его истории. Всякое утверждение о «язычестве» или о «полуязычестве», или о «двоеверии» мы должны решительно отвергнуть как пережитки грубой и злонамеренной большевистской провокации. Для сравнения установим факт, что для религиозного сознания католического мира главной является идея Боговоплощения, т.е. Рождество Христово. Традиционное сознание православного человека предполагает безусловный приоритет соборных ценностей: традиция выше патриарха, а в деревенской общине каждый поющий в песенной «артели» почитал себя не выше традиции. Основная форма жительства и хозяйствования у восточных славян общинная, соборная. Сознание западного человека более индивидуалистично:Римский папа выше традиции, папа – и есть сама традиция, способы жития и хозяйствования большинства европейских народов преимущественно хуторские, фермерские.

Русский народ, великорусский суперэтнос (Л.Н.Гумилёв),вобравший в себя многие этнические и субэтнические образования, не может объединятся только по признаку этническому, по признаку «крови», но прежде всего по признаку «духа», т.е. Святое Православие является главным державообразующим фактором. Наш народ расположился на огромной равнинной территории с трудными климатическими условиями. «Неоглядность горизонта» и суровость бытия в совокупности с православным мироощущением безусловно в первую очередь определяли характер и содержание этно-культурных явлений на данной территории. Геополитическая ситуация и историческая судьба нашего народа крайне трагичны: огромная равнинная территория постоянно подвергалась нападениям и набегам со всех четырёх сторон, и русский человек, воспитанный в духе православной догматики и на опыте житий святых, издревле привыкал к мысли о бренности и скоротечности земной жизни и к мысли о Вечности со Христом и Его святыми. При этом наш народ в труднейших климатических и геополитических условиях сумел выстроить самую устойчивую православно-монархическую государственность (И.Л.Солоневич ), а значит, даже эсхатологическое сознание русских носило не уныло-апокалиптический характер, а скорее пасхально-радостный, торжественный: всё, что строили наши предки ( и города, и монастыри), – всё воплощалось по образу Небесного Иерусалима и Райского Сада; а, отдавая жизнь за Веру, Царя и Отечество, русский воин (дружинник, солдат, казак) сознательно стремились в Царствие Божье.

К началу ХХ-го века население России на 95% было крестьянским. Основной профессией нашего народа было землепашество, значительное место занимало также скотоводство (пастушество), при этом любой крестьянин в нужный момент умел держать в руках оружие, а с XVII-го века у Святой Руси появляется своего рода «спецназ» – казачество (М.Н.Назаров), т.е. люди, совмещающие в своём лице профессионального воина и землепашца. Оценим такой профессиональный облик великорусского суперэтноса с точки зрения Священного Писания, вспомним, что труд землепашца имеет наиболее прямое благословение Божье. По изгнании наших прародителей из Рая, Адаму было сказано: «… в поте лица твоего будешь добывать хлеб твой». Мы должны понимать эти слова не только как наказание, но и как благословение, ибо они сказаны самим Творцом. Значит – труд землепашца наиболее благословен. А огромный народ, занимающийся этим трудом на огромной равнинной территории, воспитуемый Церковью в духе православно-возвышенных ценностей, – наиболее склонен к Богомыслию и православно-мистическому созерцанию.

Если взглянуть на вопрос о генезисе фольклора не с точки зрения эволюционно-дарвинистской, а с точки зрения Творения, то мы вспомним и придём к совершенному убеждению, что главным мотивом в чувствах и песнях людей у всего потомства Адама – это плач о потерянном Рае, тоска по утерянному Раю и стремление обрести его вновь.Земная жизнь при этом воспринимается как временное изгнание, скитание и подготовка к возвращению в обители Отца Небесного, «…идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь безконечная». И тогда мы понимаем,что первыми песнями людей были не трудовые возгласы полуобезьяны с дубинкой, а сложнейшие и прекраснейшие по своей структуре и содержанию лирические песни, в которых наши прародители подражали ангельскому пению (ведь они ещё так недавно слышали его в Раю), а главным мотивом этих песен являлась тоска и плач по утерянному Раю. Вся дальнейшая печальная история потомков Адама движется по пути религиозной, нравственной и культурной деградации. Плач Адама приобретает у разных народов совсем другие слова и формы, но душа православного землепашца на фоне неоглядного горизонта и восходящего солнца, конечно, тоску по утерянному Раю,может быть и не осознанную,- вспоминает. Иначе нам не понять: О ЧЁМ поётся в русских протяжных песнях. Сюжеты и сюжетные мотивы могут быть самыми разными: «лютая свекровушка», «несчастная женская долюшка», «изменушка», «дальняя дороженька» и пр., иногда сюжетные мотивы достаточно неясны, а сюжеты как таковые и вовсе отсутствуют. Но если мы будем воспринимать эту грусть-печаль как унылую и тягучую, то мы русскую лирическую песню не поймём, отвергнем и впадём в очередную русофобию. Но если мы к этой печали отнесёмся как к печали светлой и пасхально-возвышенной, – тогда всё станет на свои места. Иной альтернативы у нас нет, и ничего «среднего» между «отторжением» и «устремлённостью от земной юдоли плача в горние обители» нет и быть не может. Итак: главным содержательным мотивом русской протяжной лирики является плач по утерянному Раю и стремление к Нему. Это, конечно, тоже гипотеза, но без неё русский народ может представиться лишь мозахистом, смакующим и воспевающим свои страдания. К тому же, и идея о полуобезьяне с дубинкой – это тоже не более, чем гипотеза, причём очень и очень неубедительная.

По своей музыкально-поэтической форме русская протяжная лирическая песня является плодом созерцания, а исполнение подобной песни является актом созерцания; если таковую песню исполняет православный землепашец, то это – акт православного созерцания. В подтверждение этой мысли рассмотрим такое явление как внутрислоговой распев. Внутрислоговой распев – это главный фактор, преобразующий ритмическую структуру текста и соединяющий слово и напев в единую синкретическую форму. Для сравнения вспомним, что песни большинства западноевропейских народов очень «ритмичны», западный человек практически во всех песенных жанрах поёт – словно танцует, источником пения является движение, танец, или марш. Даже лирические песни чётко метричны (двудольные или трёхдольные) и часто сопровождаются движением. Если у западного человека пение исходит от танца, то у русского крестьянина пение исходит от распетого слова. При этом внутрислоговые распевы могут быть очень продолжительными, ритмо-метрическая соразмерность и членённость совершенно исчезает и при этом возникает ощущение преодоления категорий времени и пространства. А это уже состояние созерцания. Недаром внутрислоговой распев как явление так роднит русскую протяжную лирику и знаменный распев.

Вторым важным элементом музыкально-поэтической формы протяжных песен является интонация. Каждый музыкальный интервал – это интонация-символ, закрепляющий, фиксирующий определённое эмоциональное состояние. Для русской протяжной лирической песни наиболее доминирующей и существенной интонацией является интонация квинты – интонация пространственности, интонация созерцательности, интонация восторженной грусти. «Квинта – душа русской музыки» – говорил М.И.Глинка. Интонацией квинты оформлял свои наиболее важные музыкальные мысли и самый русский из современных композиторов – Г.В.Свиридов.

И наконец, третьим важным элементом музыкально-поэтической формы является многоголосная структура протяжных лирических песен.Здесь мы исходим из того, что традиционное пение нашего народа принципиально многоголосное, артельное, соборное ,коллективное, основанное не просто на общинном строе, но на общинной, соборной психологии.Не поющих людей в России раньше практически не было, наш народ создал уникальную, сложную, развитую, насыщенную народную хоровую культуру, аналогов которой в мире нет, об этом автор свидетельствует как специалист по данному вопросу. По сложности и развитости традиционного песенного многоголосия с нами могут сравниться лишь некоторые народы Кавказа, но там многоголосная структура строится иначе, чем у нас. У большинства Европейских народов многогосие в традиционном пении вовсе отсутствует в силу их традиционного уклада жизни и хозяйства. Суть многоголосной структуры наших песен заключается в гибком соединении двух противоположных начал: соборности, артельности с одной стороны, и каждой поющей индивидуальности – с другой. Первое начало выражается в безусловном приоритете соборной составляющей – типу напева, никто не вправе нарушать и разрушать устойчивый тип напева. Но сам тип напева даёт возможность для самовыражения каждой творческой индивидуальности, это самовыражение каждого из поющих создаёт мелодическую вариативность. Сочетание соборности и вариативности создаёт сложный и уникальный тип многоголосия, который называется «гетерофония». Стилевых разновидностей гетерофонии на территории России достаточно много, но всё это разнообразие сводится к двум основным типам: гетерофония монодийного типа и гетерофония функционального типа.

Название «монодийная гетерофония» говорит нам о том, что много людей поют как бы в унисон, и соборный тип мелодической строфы является монодийным, унисонным, но при этом каждый из поющих в строго регламентированных фразах и попевках занимаются достаточно интенсивной вариативностью. И песня то звучит строго в унисон, то расслаивается, расщепляется на несколько голосов. Надо отметить при этом, что достичь хорошего пения в унисон – достаточно трудно, может быть и труднее всего, и трудность заключается не только в полном физико-акустическом совпадении голосов, а в том, что у этого пения есть и нравственно-религиозный аспект: если между поющими людьми нет согласия, лада – хорошего унисона не будет. И поэтому, в данном виде гетерофонии, когда после расслоения голоса вдруг сливаются в унисон – это момент и элемент созерцания, достаточно яркий и сильный! Монодийный тип гетерофонии бытует в основном в пределах Русского Севера и Северо-Запада.

Другой, более распространённый тип многоголосия – функциональная гетерофония. Здесь предполагается пение в 2 ил в 3 голоса, каждый из которых выполняет определённые функции: нижняя линия – это «основной голос», его поют большинство людей, верхняя линия – производная функция – её поёт как правило один человек (у сибиряков он называется «втора», у казаков он называется «дишкант»). При этом каждый из поющих занимается интенсивной вариативностью, создавая мелодические варианты не только внутри каждой функции, но и переходя из функции в функцию (особенно активно практика «переходов» и «вождения голосом» применяется у Донских и Терских казаков). Таким образом, многоголосная фактура становится очень насыщенной и сложной. Созерцательное состояние образует само соотношение функций-голосов. Нижняя функция, которую всегда исполняет большинство поющих, символизирует собою земную твердь, а верхний голос как бы парит над землёй, устремляясь в горние обители.

Размышления о русской протяжной лирической песне можно завершить словами гениального русского поэта и крестьянского сына – С.А. Есенина:
Душа грустит о Небесах,
Она – не здешних нив жилица.